О «Стратегии культурного развития до 2030 года»
Даже использование слов "идентичность", "традиции", "наследие" вызывают в российских либералах неподдельную истерику.
Вот уже несколько месяцев со средней интенсивностью продолжается обсуждение в СМИ проекта «Стратегии культурного развития до 2030 года». Особое рвение на поприще ее анализа (а если называть вещи своими именами — нападок) проявляют либеральные СМИ, испугавшиеся грозных слов «идентичность», «традиции» и «наследие».
Национальная, культурная, цивилизационная идентичность, историческая память — то, что срастается с отдельным человеком и целым народом, воспроизводясь затем из поколения в поколение, на уровне не только приобретенного опыта, но и подсознания, генной памяти, физических инстинктов.
Вот почему попытка разрушить идентичность народа и отдельного человека — тягчайшее преступление, сравнимое с геноцидом.
Ключевой точкой формирования нашей идентичности стал 988 год, принятие Русью христианства от Восточной Римской империи, ныне больше известной как Византия.
Некоторые наши современники, включая публичных персон, периодически пытаются добавить к прискорбному общественному противостоянию «красные против белых» раскол по линии «дохристианская Русь против христианской». Кто-то из этих людей руководствуется искренним стремлением к исторической правде, кто-то имеет более дурную и меркантильную мотивацию. Не суть важно, факт, что они в любом случае заблуждаются. При всех сложностях и эксцессах, сопровождавших процесс крещения нашей Отчизны,
Православная вера не отменила временной отрезок до своего прихода, скорее, она легла на хорошо подготовленную почву и вошла с накопленным ранее багажом в плодотворный синтез. Об этом, в частности, глубоко и аргументировано писал видный наш современный мыслитель Виктор Аксючиц. Либерально или просто скептически настроенные граждане на данном основании называют русское христианство, особенно повседневно-бытовое, а не высокое церковное, слегка задрапированным язычеством.
И это, разумеется, тоже заблуждение, ведь любая из авраамических религий на конкретной национальной почве впитывает местный колорит и особенности. Африканское, карибское или филиппинское (там, как известно, в Страстную Пятницу самые рьяные верующие распинают себя на крестах) христианство покажется любому европейцу значительно более диковинным, чем русское.
В итоге самое историческое течение нашей жизни за века сформировало набор констант, гениально озвученный графом Уваровым и выживший при самых серьезных потрясениях: Самодержавие, Православие, Народность. Даже в Советском Союзе, радикально отрицавшем прежний строй, жизнь в итоге пошла по этой формуле, пусть и весьма перетолкованной.
Наиболее здравомыслящие представители правящей элиты после крушения СССР тоже понимали опасность полного разрушения сформировавшегося национального сознания и его столпов. Не зря Ельцину время от времени ковали образ Царя, а Лужков во время избирательной кампании-1996 скандировал: «Россия, Ельцин, Свобода!»; здесь Россия равно народности, Ельцин самодержавию, а Свобода, квазирелигия той эпохи, Православию.
Увы, задавали тон, особенно в начале 90-х, другие персонажи, вознамерившиеся устроить самое кардинальное — притом насильственное — изменение нашей идентичности за всю историю, исходя из полного безоговорочного отрицания всего, что было раньше.
Примерный реестр чаяний «реформаторов» уже в послеельцинскую эпохусоставил г-н Яковенко, считающийся в либеральных кругах матерым интеллектуалом: запретить русские сказки, сделать частную собственность главной и единственной сакральной величиной, ввести поражение в правах для граждан, не владеющих английским языком, брать в чиновники только обладателей зарубежного образования, проживших за пределами России (читай — на Западе) несколько лет.
Все перечисленное без особой утайки названо «Стратегией разрыва преемственности в воспроизводстве социокультурной целостности».
Смелостью и масштабами мечтаний г-н Яковенко много превзошел деятелей III Рейха, планировавших только ужать русский народ демографически да снизить образовательный уровень (обе задачи, кстати, наши реформаторы также приняли близко к сердцу и постарались максимально решить).
Да, сейчас ситуация чуть полегче. Сама власть напрямую на слом идентичности не работает, сию задачу решают влиятельные СМИ, массовая культура и потребительская повседневность, государство же, не добавляя новых ран, отказывается давать медицинские средства для врачевания существующих.
У нас так часто и с такой сладострастной издевкой повторяли пункты Конституции относительно отделения религии от государства и невозможности установления государственной идеологии, что пункты эти сами незаметно стали идеологией и религией.
Чего ж удивляться переполоху, который произвела информация о разработке Министерством культуры «Стратегии культурного развития до 2030 года». Язвительно-испуганными откликами отметились «Новые известия», «Независимая газета» и «Новая газета», куда же без нее. Чуть менее ядовито, но в целом аналогично по духу выступил «Эксперт». Содержание рецензий разнообразием не отличается.
За шпильками в адрес языка стратегии (вполне нормального для официального документа), предложений поверять ее эффективность ростом социального благополучия (вы пробовали, не получилось?) и не растить молодежь на нигилистической и низкокачественной литературе (ох уж это вечное желание свести всю классику к «Истории одного города» и «Немытой России», которая, все меньше сомнений, Лермонтову не принадлежит) с трудом скрывается страх перед словами «традиции», «традиционная семья», «наследие», «историческая память» и — самое страшное! — «ценности российской цивилизации».
При этом даже по выдранным из контекста и пристрастно заклеванным критиками фрагментам «Стратегии» видно, что она достаточно умеренна и компромиссна. Копромиссность заметна, скажем, в том, что наша цивилизации обозначена как «российская», а не «русская».
Некогда это были фактически слова-синонимы, но с начала 90-х все «российское» направлено на максимальную отчужденность, если не отрицание русского. Конструировала нерусскую «российскость» как раз плеяда авторов нынешних рецензий, но они всё равно недовольны и испуганы. Им страшна и противна мысль, что у России может быть какая-то своя цивилизация со своими ценностями.
Противникам «Стратегии» неприятны любые традиционные институты и преемственность, кроме преемственности от лихих 90-х, а также всякая социальность и всякие формы коллективного. Даниил Дондурей на страницах «Новой» умудрился назвать все эти ужасные вещи… «сердцем русского Кощея Бессмертного"(!).
Он, впрочем, еще не самый радикал. В пределе антисоциальную и антитрадиционную неприязнь выразил главред «Сноба» Николай Усков, чуть по другому поводу предложивший в качестве рецепта победы над террористическим исламизмом… возврат к первобытному состоянию и отказ от выработанных тысячелетиями табу, включая морально-этические и сексуальные.
Г-н Усков лишний раз подтвердил, что современный «либерализм» парадоксально смыкается с самой дикой архаикой. Мы это видели на Ближнем Востоке, где светские автократические режимы были сметены ради разгула того самого исламизма, с которым теперь предлагается бороться сексуальной распущенностью.
Видели на Украине, где не самый приятный и чистоплотный президент Янукович был сменен Сашко Билым, батальоном «Азов» и одесскими «сжигателями колорадов».
Эти явления «либеральным» ораторам, очевидно, менее страшны, чем историческая преемственность и традиционная семья. Вообще их страх перед любой формой традиционных социальных связей показателен, ведь именно они создают и активируют любую идентичность, да и лепят человека вообще.
Человек вне социума невозможен. Возьмем даже такие врожденные черты, как расовые. Известно, что представители черной расы более выносливы, физически развиты и быстры, чем представители других рас.
Но можете ли вы себе представить слепоглухого бегуна или атлета, пусть даже имеющего от природы отменные африканские гены? Точнее, именно сейчас, когда социализация подобных инвалидов достигла высокого уровня, их спортивная жизнь становится возможной. Вне социума же, повторюсь, нет ни нации, ни расы, ни человека как такового.
В этой связи мне вспоминается яростная критика, на излете советской эпохи обрушившаяся на так называемый «Загорский эксперимент», когда педагоги А.Мещеряков и И.Соколянский вместе с философом Эвальдом Ильенковым подготовили четырех слепоглухих ребят к поступлению в МГУ.
«Эти ребята не слепые и не глухие в полном смысле слова! У них до школьного возраста сохранялись остатки зрения и слуха!», — стучали критики по столам, страшась мысли о неисчерпаемых чудесах и возможностях, открытых для человека благодаря социальному взаимодействию. То были предтечи г-на Ускова.
В октябре 1993 года Лия Ахеджакова в прямом эфире требовала от Ельцина защитить с помощью танков приличных людей от «проклятой Конституции». Нынче приличные люди хотят, чтобы Конституция, для надежности лучше с опорой на все те же танки, защитила их от исторической памяти, ценностей и традиционной семьи.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. А стратегия, судя по яростности и истеричности критики на самых одиозных площадках, хорошая, хоть и компромиссная, надо брать.
Станислав Смагин
ИсточникПоддержать РОО «ОБЩЕСТВЕННЫЙ ЦЕНТР ПО ЗАЩИТЕ ТРАДИЦИОННЫХ СЕМЕЙНЫХ ЦЕННОСТЕЙ «ИВАН ЧАЙ»